Единственная дочь - Страница 26

– О, Бекки, нужно было сказать. – Она отстраняется и берет мою руку, внимательно смотрит на повязку. – Ты записана к врачу завтра утром. Может, позвонить и перенести на сегодня?

– Нет, ничего. Я могу подождать до завтра. – Я забыла о завтрашнем приеме. Мне должны сделать перевязку, но на рану смотреть абсолютно не хочется.

– Хорошо. Ладно, я принесу тебе ибупрофен и заварю чай, прежде чем ты пойдешь к Лиззи.

– О’кей, спасибо, мама.

Она выходит из комнаты и осторожно прикрывает за собой дверь. Я чувствую себя скверно, что разговаривала с ней так, хотя, по-моему, она чересчур расстроилась, прямо как на кухне, когда уронила чашку.

Теперь, когда у меня появилась новая жизнь, я во что бы то ни стало хочу ее сохранить. Я так долго ощущала себя потерянной и одинокой, что это стало казаться нормальным. Я думала, что свобода и защита – вот все, чего я хочу от этой игры, но, похоже, игра перерастает в нечто большее. Оказалось, иметь семью – это так здорово; а заполучить маму – даже лучше, чем я себе представляла. Невольно я даже начинаю переживать о ней. Правда, теперь я знаю, что могу контролировать ее своим гневом, хотя надеюсь, мне не придется прибегать к такому методу.

Я опускаюсь на четвереньки и заглядываю под кровать. Моя пачка сигарет все еще там. Нужно найти место понадежнее. Подростком я прятала презервативы в носках – может, снова попробовать этот тайник? Я открываю ящик с нижним бельем Бек и вытаскиваю пару школьных гольфов. Когда я разделяю их, на пол выпадает что-то тяжелое. Подняв предмет, я не сразу понимаю, что это такое, но потом догадываюсь. Это чернильная бирка. Такие прикрепляют в магазинах к одежде; если попытаться оторвать ее самостоятельно, то из нее вытекут неотстирывающиеся чернила. Вокруг выпавшей бирки небольшой круг ткани, обрезанной так идеально, что я не могу сдержать улыбку. Я кладу ее обратно в носок и начинаю рыться в нижнем белье в поисках чего-нибудь более подходящего. В дальнем углу лежит фотокарточка, свернутая в крохотный квадрат. Лицо Бек крупным планом, улыбающееся и совсем юное. Она держит коричневого кота, прижимаясь щекой к его голове.

Я сажусь на кровать, разглядывая фотографию. Это не Гектор, тот черно-белый. Видимо, предыдущий любимец. На ошейнике выгравировано имя Молли. Как странно, что Бек это прятала. Я кладу фотографию, и меня одолевает печаль. Я только что инсценировала последние шаги этой девушки. Если Бек действительно схватили на улице, то, скорее всего, она уже мертва. Семья думает, что дочь снова с ними, но она никогда не вернется. На мгновение я задаюсь вопросом, не лежит ли поблизости ее тело – скелет, зарытый где-то в этом городе. Меня передергивает; лучше об этом не думать.

Снова набрав номер, с которого пришло СМС, я слышу все то же «выключен или вне зоны действия сети». Я кручу телефон на ладони, размышляя, стоит ли отправить в ответ сообщение. Но в конце концов решаю, что лучше не играть с огнем. Кто бы это ни был, я не хочу его злить.

Вот о ком нужно думать, так это Андополис. Он теряет терпение. И что еще хуже – начинает сомневаться во мне. Пока я под защитой полиции и семьи, мужчине из фургона до меня не добраться, но одно неверное движение, и Андополис сможет надолго упрятать меня в тюрьму. Необходимо дать ему какие-то детали, чтобы переключить его внимание.

Я ввожу имя Ребекки в поисковик телефона. Выходит множество страниц с результатами. Я нажимаю наобум: полиция опасается, что тело Ребекки Винтер сгорело и вряд ли будет обнаружено. Ссылка загружается, статью предваряет фотография Андополиса. Черные волосы, никакой дряблости в лице, хотя вид очень усталый. Он стоит за кафедрой, рот приоткрыт на полуслове. Я пробегаю глазами по статье.

«По заявлению главного следователя Винсента Андополиса, полиция опасается, что тело Ребекки Винтер могло сгореть в канберрских лесных пожарах 18 января.

«Ушла ли Ребекка по собственной воле или стала жертвой преступления, еще расследуется, – сказал он. – Однако близость пожаров к дому семьи Винтер и время исчезновения девушки заставляют Федеральную полицию Австралии полагать, что останки Ребекки Винтер вряд ли будут обнаружены».

Перед глазами у меня появляется ее лицо, так похожее на мое, все объятое пламенем. Обожженное. Я не хочу представлять это.

«Я дал обещание семье Винтер – если их дочь жива, я найду ее».

Главный следователь Андополис не ответил на вопросы, если ли у полиции какие-то подозреваемые на данный момент».

Единственное, чего я хочу, – это остаться дома. Побыть с мамой, может быть, приготовить что-нибудь вместе. Я чувствую себя измотанной, просто без сил, и рука снова разболелась. Но пора идти к Лиззи. Позавчера она заскочила ненадолго. Лиззи стояла в дверях, плакала, всхлипывала и говорила, что должна вернуться на работу, но не уходила. В итоге она взяла с меня обещание навестить ее сегодня и прислала свой адрес со смайликом. Меньше всего мне хочется идти туда, но все считают, что я жду не дождусь, чтобы повидаться с Лиз. В конце концов, она лучшая подруга Ребекки. Было бы странно избегать ее.

Я отыскиваю в шкафу Бек платье, которое смотрится более или менее «по-взрослому», и быстро одеваюсь. Вчера Лиззи выглядела такой ухоженной, несмотря на сопли; будет странно явиться в детской одежде. Я решаю взять сигареты с собой; это проще, чем прятать их. Возможно, у меня даже появится шанс покурить, если я останусь на минутку одна. Когда я спускаюсь вниз, на кухонном столе меня уже ждет чай, а рядом упаковка ибупрофена.

– Мы вместо мамы отвезем тебя к Лиззи, о’кей? – говорит один из близнецов, входя в кухню.