Единственная дочь - Страница 33

– Прости, – отвечает мама надтреснутым голосом. Со вздохом я тру глаза. Когда открываю дверь спальни, мама отступает на шаг.

– Извини, мама. Я быстро. Спасибо, что напомнила.

Я улыбаюсь ей, и она отвечает мне неуверенной улыбкой. Я бодрствую всего тридцать секунд, но у меня уже такое чувство, что я наломала дров. Делаю глубокий вдох, обещая себе, что впредь буду лучше думать и выбирать выражения, когда говорю с мамой.

Меня выбивает из колеи не только то, что я расстраиваю маму. Мне снятся ночные кошмары. Ну, вообще-то один кошмар. Снова и снова. Во сне вижу, как Бек идет вниз по улице, одинокая и испуганная. Затем рядом с ней останавливается черный фургон.

Бек поворачивается, улыбаясь и не зная, что ее ждет. Боковое стекло опускается. Кожа водителя пузырится и скручивается; вместо лица у него тень. Бек вскрикивает, когда он тянется к ней.

Моя куртка все еще лежит на стуле, куда я положила ее вчера вечером, а сверху свернулся и дрыхнет Гектор. Я вытаскиваю ее из-под него, Гектор бросает на меня недобрый взгляд и выходит из комнаты. После него на куртке остается тонкий ковер из кошачьих волос, я пытаюсь стряхнуть их, но большинство не отлипают.

– Я готова! – кричу я.

– Ты не особо спешила, – говорит Эндрю, выходя из кухни вместе с мамой. Он улыбается. Вчера вечером после ужина мы втроем с близнецами смотрели телевизор. После совместной поездки в машине натянутость и неловкость между нами почти исчезли. Плюс я наконец-то научилась их различать. Мы вместе смеялись и шутили над героями шоу, которое смотрели. Но легкое сомнение все равно осталось. Если бы я только могла упомянуть что-нибудь уникальное, во что были посвящены только они и Бек. Чтобы они поняли: я действительно их сестра и больше никуда не денусь.

Мы все садимся в машину, мама за рулем, отец рядом на пассажирском сиденье. Я сижу сзади, между близнецами. Мы выглядим как идеальная счастливая семья.

– Вы тоже поедете в больницу? – спрашиваю я.

– He-а, мама только подбросит нас до города, – отвечает Пол.

Я смотрю на часы. Нам ни за что не успеть к десяти, если мы будем подвозить их.

– Расслабься, сестренка, – говорит Эндрю, слегка подталкивая меня локтем. – Врачи всегда опаздывают, поверь мне.

– Именно, расслабься, – поддакивает Пол, пихая меня с другой стороны.

Машина поворачивает, выезжая с нашей улицы.

– Вираж! – вопит Эндрю, наваливаясь на меня всем своим весом, вдавливая в Пола, который уже вжался в боковое стекло.

– Эй! – предупреждаю я, поднимая раненую руку, чтобы не повредить.

– Левый поворот! – кричит Пол и наваливается на меня с другой стороны, когда мы поворачиваем.

Оба начинают дико смеяться, и я тоже не могу удержаться. Я не играла в «Виражи» с начальной школы.

– Кольцо! – одновременно кричат они.

– Ой, нет! – визжу я, пока они толкают меня из стороны в сторону. Глядя на то, как они хихикают и веселятся, я представляю, какими они были в детстве. И неожиданно они нравятся мне еще больше.

– Бедную Бекки расплющило, – смеется Эндрю.

– У меня своя месть, – отвечаю я. – Кошачьи волосы.

– Вот дерьмо, – ахает он. Рукав его черного шерстяного пальто покрыт белыми кошачьими волосками, которые прилипли, когда он наваливался на меня. Эндрю пытается отряхнуть их.

– Проклятый Гектор, – бурчит он себе под нос.

Мне вспоминается фотография в ящике Бек – та, на которой изображена другая кошка.

– Иногда я все еще скучаю по Молли, – говорю я.

Джекпот! Эндрю взволнованно поднимает на меня глаза. Я поворачиваюсь к Полу – те же эмоции во взгляде. Я беру Пола за руку и прислоняюсь к его плечу. Эндрю берет меня за другую руку. И так мы сидим всю дорогу до самого города.

Наконец-то я убедила их. Теперь дома можно будет расслабиться. Я хотела, чтобы они уехали, но сейчас рада, что у нас впереди еще несколько дней вместе.

Эндрю был прав. Хотя мы на десять минут опоздали на прием, нам все равно пришлось ждать. Больницы – худшее место в мире. Напротив нас сидит женщина с жутким влажным кашлем, кажется, что она вот-вот отхаркнет свои легкие. Мерзкий тинейджер чешет кожу под рубашкой, при каждом движении его ногти издают отвратительный скребущий звук. Частички кожи, зараженной какой-нибудь отвратительной болезнью, наверняка переносятся по воздуху и оседают повсюду. Меня невольно передергивает. Мама берет меня за руку и сжимает ее. Наверное, она думает, что я беспокоюсь из-за доктора. Может, она и права. Я слегка потираю жесткую марлевую повязку на руке. Она меня раздражает, но я все равно не хочу ее снимать. Слишком боюсь увидеть, как ужасно выглядит рука. Я еще помню то стекло, разрезающее кожу.

Краем глаза я вижу черную тень. Он здесь. Тот фургон. Я сильнее сжимаю мамину ладонь. Откуда он знал, куда мы едем?

Я уже собираюсь рассказать про него родителям. Я знаю, этого лучше не делать, но мне просто необходимо поделиться своими страхами. Тут я слышу приближающееся цоканье каблуков: к нам идет медсестра.

– Ребекка Винтер? Доктор готов принять тебя.

Отец улыбается мне, а я сижу на стуле и болтаю ногами, дожидаясь, пока врач достанет все свои инструменты. Я буквально чувствую себя годовалым ребенком. Кабинет слегка маловат для всех нас, доктор нагнулся ко мне, рядом с ним медсестра, родители нерешительно топчутся у двери. Интересно, это нормально, что родители заходят в кабинет вместе с ребенком, если ребенку уже за двадцать?

Все инстинктивно задерживают дыхание, когда доктор снимает повязку. Нижний слой прилип к ране. Она отвратительная. Блестящая и какая-то выпуклая, бугорчатая, размером с монету в пятьдесят центов. Вместе с повязкой отрывается короста, и рана снова начинает кровоточить. Я отворачиваюсь, меня подташнивает.