Единственная дочь - Страница 50

– Почему вы на меня так смотрите? – спрашиваю я.

– Как так? – Он быстро отворачивается, включает зажигание и выезжает с подъездной дорожки. – Тебе лучше прикрыть лицо, когда мы будем проезжать мимо репортеров, – говорит он, прочистив горло.

Я наклоняюсь вперед, кладу руки на колени и накрываюсь пальто с головой. Я не хочу, чтобы они видели хоть какую-то часть меня. Когда их крики и возгласы стихают, я снова выпрямляюсь на сиденье.

– Когда они уедут? – спрашиваю я его.

– Они не будут здесь долго околачиваться. Если ты не станешь им ничего показывать. – Его взгляд снова метнулся к моим ногам.

Остаток пути он едет молча. Я обращаю внимание на его руки. Ногти обкусаны до самого мяса. Кое-где даже осталась запекшаяся кровь. Я по-настоящему доканала его. Мы паркуемся перед «Макдоналдсом» и наблюдаем, как несчастный персонал переворачивает бургеры и моет полы. Бек, должно быть, ненавидела эту работу. Спустя какое-то время я понимаю, что один из сотрудников мне немного знаком. Я прищуриваюсь, пытаясь вспомнить, где его видела. Он старше всех остальных; он облокачивается о прилавок, смеется с одной из девушек. Потом до меня доходит. Он был на одной из фотографий персонала «Макдоналдса» 2003 года, Лукас.

– А внутрь мы не пойдем? – спрашиваю я.

– Слишком большая вероятность, что тебя узнают, – отвечает он, снова оглядывая меня с ног до головы. Возможно, он просто не хочет заходить туда со мной из боязни, что люди примут меня за проститутку или типа того. Я замечаю, как его рука инстинктивно тянется ко рту; он тоже это замечает и заставляет себя остановиться, прежде чем его ноготь оказывается между зубами. Но я теперь знаю, что близка к цели. Он практически на пределе. Я почти сделала это; почти выиграла.

– Но вы возили меня в автобусе, – говорю я.

– Да, но это было до того, как ты обратилась к прессе.

– Я не обращалась к прессе.

– Ну да, конечно.

Какое-то время мы сидим в тишине.

– Ты начинаешь изматывать меня. – В его голосе звучит мольба. – Все, чего я хочу, – это помочь тебе.

– Ну, может быть, я не хочу вашей помощи. Может, мне и так хорошо.

Андополис ударяет рукой по рулю, и я подпрыгиваю от неожиданности.

– Черт возьми, Бек! Кто это? Кого ты покрываешь?

– Никого!

Он рычит от злости, включает зажигание и задним ходом очень быстро выезжает с парковочного места.

– Да как вы вообще можете предполагать, что я кого-то покрываю? – возмущаюсь я. – Не думаете, что я ненавижу человека, который украл мою жизнь?

Вообще-то это я украла жизнь Бек.

– Нет, я не думаю, что ты его ненавидишь.

– Конечно! Я ненавижу его больше всего в жизни! Вы ведете себя так, словно все это моя вина, словно я знала, что меня похитят. Откуда, черт возьми, мне было знать, что такое случится?

Я осознаю, что спрашиваю его по-настоящему.

– Если это вообще было, – бурчит он себе под нос, газуя.

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.

Андополис ничего не отвечает.

Он как будто говорит загадками. С чего он решил, что Бек не испытывает ненависти к своему похитителю? Почему?

– Вы не верите, что я его ненавижу, – размышляю я вслух. – Думаете, я хорошо к нему отношусь?

Он ничего не говорит.

– Думаете, я люблю его? – вырывается у меня. Это звучит как обвинение, но он и бровью не ведет. Именно это он и думает.

А потом наконец до меня доходит; все встает на свои места. Как он смотрел на меня, словно на лгунью, когда мы стоял на том месте, где Бек похитили. Именно тогда он и начал сомневаться во мне.

– Вы считаете, что этот кто-то, кто знал… меня. – Я чуть было не сказала ее. Он молчит и едет дальше. Это равносильно согласию. – А что насчет телефона? Если ваша теория верна, как он там оказался?

– Подбросили, – отвечает он. Так уверенно, словно это доказанный факт.

– Это же бред!

– Бред – это думать, что в таком спокойном районе никто, даже какой-нибудь сосед-полуночник, не услышал бы, как пристают к девушке, – рявкнул он.

После его слов в машине повисает тишина. Он прав. Как я не додумалась до этого раньше? Спустя какое-то время я замечаю, что мы едем обратно тем же путем.

– Вы везете меня домой?

– Только если ты не помнишь, куда еще ходила в тот день, а так на сегодня все.

Но есть кое-что еще. Джек сказал, что Бек приходила к Лиззи, но той не было дома. Андополис почему-то не знает об этом.

– Завтра в то же время? – спрашиваю я, когда он подъезжает к моему дому.

– Я должен заняться настоящими жертвами, которые нуждаются в моей помощи и хотят ее.

– Значит, на этом все?

– На этом все, Ребекка.

Я знаю, что должна быть счастлива. Наконец-то я добилась того, чего хотела; Андополис отстанет от меня. Но я не испытываю радости. И не потому, что преступник может и сейчас тайно следить за мной, хотя эта мысль меня ужасает. Нет, дело в том, что Андополис сказал о жертвах. Бек была настоящей жертвой, а из-за меня правду никогда не раскроют. И никогда не будет наказания за то, что с ней случилось.

Я больше не хочу думать о Бек. Мне вдруг кажется, что она берет надо мной верх, начинает доминировать. Словно граница между нами размывается.

Как будто я на самом деле Бек Винтер – только ее бледная версия, не такая яркая и любимая, как оригинал.

Дома в гостиной надрывается телевизор.

«…Пропала в 2003 году по дороге с работы домой. Полиция пока не делает официального заявления, действительно ли Ребекка Винтер найдена после десятилетнего отсутствия».

– Привет, Бек, – говорит Эндрю, когда я вхожу в гостиную, – как все прошло с Винсом?